Ион Крянгэ

         Ион Крянгэ (1837-1889) - бывший диакон, лишенный сана за убийство сидяшей на кресте вороны, учитель начальных классов и один из великих сказочников нашего мира.

Ион Крянгэ "Избранное"

Пара необычных сказок Крянгэ (на русском и румынском):

КОШЕЛЕК С ДВУМЯ ДЕНЕЖКАМИ

   Жили-были дед и баба. Была у бабы курица, а у деда петух. Курица каждый день по два яйца несла. Старуха ими сыта была, а деда хоть бы одним попотчевала! Терпел, терпел дед, да и говорит:

   — Слушай, баба, у тебя что ни день, то масленица. Дай-ка ты мне парочку-другую яичек, очень уж мне охота яишенки поесть!

   А старуха скупа была.

   — Как бы не так! — говорит. — Хочешь яичек, возьми да побей петуха, пусть яйца несет, тогда и ешь себе досыта. Я-то свою курицу побила, так она вишь как несется!

   А старик уж больно разлакомился. По бабиному наущению, тут же поймал петуха и давай его колотить.

   — Либо, — говорит, — яйца неси, либо убирайся вон из хаты. Нечего даром хлеб есть.

  А петух как вырвется у деда из рук, как выскочит из хаты и побежал по дороге, куда глаза глядят. Шел он, шел, вдруг видит — кошелек с двумя денежками. Подхватил он его клювом и поворотил назад к дедовой хате. Глядь — навстречу ему катит в коляске боярин с какими-то ба¬ рынями. Боярин так и вонзился глазами в петуха, увидал кошелек и говорит кучеру:

    — Ну-ка слезь, посмотри, что там у этого петуха!

   Кучер живо с козел соскочил, изловчился, поймал петуха, отобрал кошелек и подал боярину. Боярин взял его, недолго думая положил в карман и поехал дальше. Обидно стало петуху, бежит он за коляской, не отступается и кричит без умолку:

   Эй, вы, бояре! Кукареку! Отдайте две денежки петуху!

   Боярин разозлился и, когда проезжали мимо колодца, говорит кучеру:

   — А ну, возьми-ка этого нахала петуха да брось в колодец.

   Кучер немедля соскочил с козел, поймал петуха и швырнул его в колодец. Видит петух — пришла беда! Что тут делать? Давай воду пить! Пил, пил — пока всю воду в колодце не выпил. Потом вылетел наружу, снова за коляской гонится, кричит:

   Эй, вы, бояре! Кукареку! Отдайте две денежки петуху!

   Видя это, боярин очень удивился и говорит:

   — Ах ты, чертов петух! Вот задам я тебе жару! Ишь ты, щеголь хохлатый да хвостатый! — И когда приехал домой, велел кухарке изловить петуха, бросить в печь, полную горячих углей, а заслонку камнем привалить. Кухарка, ведьма этакая, сделала, как хозяин велел. Видит петух — новая беда! Начал он колодезную воду отрыгать, пока весь жар не залил. Огонь погас, а печь остыла. А петух полную кухню воды напрудил, так что старая карга совсем осатанела. Тут петух как хватил по заслонке, вышиб ее и выскочил из печи цел и невредим. Подлетел он к боярскому окошку, застучал клювом в стекло и закричал:

Эй, вы, бояре! Кукареку! Отдайте две денежки петуху!

— Вот нажил я себе беду с этим проклятым петухом, — сказал боя¬ рин, еще больше удивившись. — Эй, кучер! Унеси ты мое горе! Брось ты петуха в стадо. Авось какой-нибудь бешеный бык с ним разделается, подымет его на рог, — избавлюсь от этой напасти.

Кучер тут же петуха схватил да и швырнул в середину стада. А петух тому и рад: давай глотать быков, волов и телят, пока все стадо не поглотал. Раздулся он, стал ростом с гору. Подступил опять к боярскому окну, растопырил крылья — солнце заслонил, темно стало. И начал свое:

   Эй, вы, бояре! Кукареку! Отдайте две денежки петуху!

   Увидал боярин такое чудище, чуть не лопнул со страху, не знает, что и делать, как спастись от петуха.

   Думал, думал и придумал наконец:

   «Посажу-ка я его в подвал с казной, начнет он червонцы глотать, авось какой-нибудь золотой ему поперек горла станет, он и подавится. Вот я от него и отделаюсь».

Сказано — сделано: взял петуха за крылья и бросил его в подвал с деньгами. А деньжищ у этого боярина столько было, что он им и счету не знал. Бросился петух червонцы клевать — все до одного склевал. Потом выбрался из подвала (как — про то ему знать!) да опять к боярину под окно. И завел свое:

   Эй, вы, бояре! Кукареку! Отдайте две денежки петуху!

   Тут уж видит боярин — делать нечего, и кинул ему кошелек. Поднял его петух и пошел своей дорогой, а боярина на радостях оставил в покое. Как увидела домашняя птица на боярском дворе такую храбрость петушиную, вся, сколько было, за ним следом двинулась — что твоя свадьба! Приуныл боярин, глядя, как петух всю его птицу со двора сводит.

   — Ну ладно, — говорит, — ступай себе, проваливай! Еще я дешево отделался от этакой беды. Тут, видать, дело было нечисто!..

   А петух идет себе гордо, и вся птица за ним. Шел он, шел, пока не дошел до дедовой хаты, и запел у ворот:

   Кукареку! Кукареку!

  Дед, как услышал петушиный голос, обрадовался, вышел из хаты. Смотрит за ворота — диву дается. На петуха глянуть страшно: против него и слон — блоха! А следом за ним стая птиц несметная, одна другой красивее, одна другой хохлатее да пышнее. Увидал дед, что петух такой здоровенный да еще вокруг него такая куча птицы, и кинулся ворота отворять. А петух говорит:

   — Расстели-ка ты, хозяин, рядно вот тут посреди двора. Бросился старик опрометью — разостлал рядно.

   Стал петух на рядно и изо всей силы крыльями захлопал. И сразу двор наполнился всякой скотиной и птицей, а на рядно петух целую кучу золота вывалил — так и горит на солнце, глазам больно! Увидал дед все это богатство — не знает, что делать от радости, целует-милует петуха.

   Тут, откуда ни возьмись, — баба. Увидала она такое, и глаза у нее загорелись, от зависти чуть не лопается.

   — Дед, а дед, — а сама робеет, — дал бы и мне червончиков.

   — Держи карман! Ты мне что сказала, когда я у тебя яиц просил? Побей теперь ты свою курицу, чтоб червонцев тебе принесла. Я побил своего петуха, зачем — сама знаешь... И вот что он мне дал.

   Пошла баба в курятник, поймала курицу, ухватила ее за хвост и давай бить, кто бы увидел — заплакал! Вырвалась бедняжка у бабы из рук и побежала по дороге. Вот шла она, шла, нашла стеклянную бусинку и проглотила. Потом скорей поворотила домой, к бабе, и закудахтала от ворот: «Куд-куд-куд-куд-кудах!» Баба обрадовалась, вышла курице навстречу. А курица — прыг в ворота, да мимо бабы, да скорей на гнездо! Часу не посидела, соскочила с гнезда и кудахчет. Баба кинулась смотреть — что там курица снесла? Глянула — и что же видит? Курица снесла стеклянную бусинку. Поняла баба — посмеялась над ней курица, — и давай ее бить. Била, била, пока до смерти не убила.

  Так и осталась жадная дура-баба ни с чем. Пришлось зубы на полку положить. Поделом ей, а то мучила курицу, ни за что, ни про что убила горемычную!

   А дед разбогател: поставил хату большую, сад развел красивый, живет — горя не знает. А бабу из милости в птичницы взял. И с тех пор дед петуха всюду за собой возил наряженного: золотое  монисто на шее, желтые сапожки со шпорами, ни дать, ни взять — царь Ирод из балагана, на ярмарке, а не петух, что в борщ кладут.

КАК ЛИСА МЕДВЕДЯ ОДУРАЧИЛА

   Жила-была лиса, хитрая, как все лисы. Ночку целую бродила она в поисках пропитания и так ничего и не нашла. А как наступил ясный день, вышла лиса на дорогу, легла под куст и задумалась — что бы ей такое сотворить, дабы раздобыть съестного.

   Лежа так, мордой на лапах, учуяла вдруг лиса рыбный дух. Тут она чуть приподняла голову и, глянув вниз вдоль дороги, увидела приближающуюся подводу, которую тащила пара волов.

   — Прекрасно! — подумала лиса. — Вот и пропитание, которое я ждала. — И тут же выползает из-под куста и растягивается посреди дороги, будто мертвая.

   Вот подвода приблизилась к лисе, мужик, погонявший волов, увидел ее и, решив, что она взаправду дохлая, крикнул на волов: «Ахо, ахо!» Волы стали. Подошел мужик к лисице, посмотрел на нее, увидел, что она не дышит, и молвил: «Бре! Какого черта лиса подохла именно здесь?! Тю!.. Ну, и красивую же кацавейку сошью я жене из шкуры этой лисицы. Сказав это, схватил он лису за загривок, поволок к возу и, поднатужившись, кинул на рыбу. А потом прикрикнул на волов: «Хэйс, Жоян, ча, Боурян!» Волы тронулись.

   Шагал и шагал мужик рядом с волами и все понукал их побыстрее двигаться, чтоб скорее до дому добраться и шкуру с лисы содрать.

   Однако же как только волы тронулись, лиса тут же принялась скидывать лапами рыбу с подводы. Мужик погонял, воз скрипел, а рыба все падала да падала.

   Когда воровка-лиса накидала на дорогу достаточно рыбин, прыг — соскочила она и торопливо принялась собирать рыбу. А собрав в кучу, перетаскала рыбу в свою нору и давай уплетать — очень уж она была голодная.

   Но только приступила к завтраку, как является к ней медведь.

   — Хлеб-соль, кума! Тю!!! Никак у тебя рыбка! Угости и меня. Страсть как есть хочется.

   — Перебьешься, куманек, потому что не на дядьку я трудилась. А ежели тебе так невтерпеж, поди-ка и ты помочи хвост в пруде. Будет и у тебя рыбка на закуску.

   — Научи, кума, будь доброй, я-то не знаю, как рыба ловится. Осклабилась тогда лиса и говорит:

   — Эге, куманек, разве ты не знаешь, что нужда замучит, а всему научит. Послушай, куманек, хочешь поесть рыбки, сходи вечерком к пруду, что на краю леса, хвост в воду опусти и посиди так на месте, не двигаясь, до самого утра, а тогда рвани побыстрее к берегу и вытащишь целую кучу рыбы, может, вдвое, а то и втрое больше, нежели я.

  Не говоря ни слова, кинулся медведь к пруду, что на краю леса, и сунул хвост в воду...

  А в ту ночь подул такой холодный ветер, что язык примерзал к нёбу, и даже зола под огнем и та застывала. Камнем замерзла и вода в пруду.

   И как прихватит медвежий хвост, будто клещами какими. Терпел-тер-пел медведь боль и холод, а когда стало невмоготу, рванул что было силы. И бедняга Топтыгин не только рыбы не добыл, но и хвоста лишился.

   Стал он тогда грозно рычать, от боли подпрыгивать и обозленный на лису за то, что она обдурила его, решил побить ее до смерти. Но хитрюга лиса знает, как уйти от медвежьего гнева. Вылезает она из своей норы, забирается на ближайшее дерево, в самое дупло, и как завидит бесхвостого медведя, принимается кричать.

   — Гей, куманек! То ли рыба объела у тебя хвост, то ли ты пожадничал и не иначе, как всю рыбу в пруду извести задумал?

   Видит, что над ним к тому же еще и издеваются, медведь пуще прежнего озлился и кинулся к дереву. Но вход в дупло был такой узкий, что медведю никак в него не забраться. Нашел он тогда ветку с сучком и принялся ковырять ею в дупле, чтобы выкурить оттуда лису и выдать ей сполна... Но как только медведь зацепит лису за ногу, она и закричит: «Тяни, болван, сколько влезет! За дерево тянешь». А как сучок зацепится за дерево, она орет: «Караул, куманек, не тяни, ногу сломаешь!» Напрасно старался медведь до седьмого пота, все равно не удалось ему лису из дупла выковырять. Так и остался медведь с носом, одураченный лисой.

Punguţa cu doi bani

Era odată o babă şi un moşneag. Baba avea o găină, şi moşneagul un cucoş; găina babei se oua de câte două ori pe fiecare zi şi baba mânca o mulţime de ouă; iar moşneagului nu-i da nici unul. Moşneagul într-o zi perdu răbdarea şi zise:

— Măi babă, mănânci ca în târgul lui Cremene. Ia dă-mi şi mie nişte ouă, ca să-mi prind pofta măcar.
— Da' cum nu! zise baba, care era foarte zgârcită. Dacă ai poftă de ouă, bate şi tu cucoşul tău, să facă ouă, şi-i mânca; că eu aşa am bătut găina, şi iacătă-o cum se ouă.

Moşneagul, pofticios şi hapsin, se ia după gura babei şi, de ciudă, prinde iute şi degrabă cucoşul şi-i dă o bataie bună, zicând:

— Na! ori te ouă, ori du-te de la casa mea; ca să nu mai strici mâncarea degeaba.

Cucoşul, cum scăpă din mânile moşneagului, fugi de-acasă şi umbla pe drumuri, bezmetec. Şi cum mergea el pe-un drum, numai iată găseşte o punguţă cu doi bani. Şi cum o găseşte, o şi ia în clonţ şi se întoarnă cu dânsa înapoi către casa moşneagului. Pe drum se întâlneşte c-o trăsură c-un boier şi cu nişte cucoane. Boierul se uită cu băgare de seamă la cucoş, vede în clonţu-i o punguţă şi zice vezeteului:

— Măi! ia dă-te jos şi vezi ce are cucoşul cela în plisc.

Vezeteul se dă iute jos din capra trăsurei, şi c-un feliu de meşteşug, prinde cucoşul şi luându-i punguţa din clonţ o dă boieriului. Boieriul o ia, fără păsare o pune în buzunar şi porneşte cu trăsura înainte. Cucoşul, supărat de asta, nu se lasă, ci se ia după trăsură, spuind neîncetat:

Cucurigu ! boieri mari,
Daţi punguţa cu doi bani !

Boierul, înciudat, când ajunge în dreptul unei fântâni, zice vezeteului:

— Mă! ia cucoşul ist obraznic şi-l dă în fântâna ceea.

Vezeteul se dă iarăşi jos din capră, prinde cucoşul şi-l azvârle în fântână! Cucoşul, văzând această mare primejdie, ce să facă? Începe-a înghiţi la apă; şi-nghite, şi-nghite, până ce-nghite toată apa din fântână. Apoi zboară de-acolo afară şi iarăşi se ia în urma trăsurei, zicând:

Cucurigu ! boieri mari,
Daţi punguţa cu doi bani !

Boierul, văzând aceasta, s-a mirat cumplit şi a zis:

— Mă! da' al dracului cucoş i-aista! Ei, las' că ţi-oiu da eu ţie de cheltuială, măi crestatule şi pintenatule!

Şi cum ajunge acasă, zice unei babe de la bucătărie să ia cucoşul, să-l azvârle într-un cuptor plin cu jăratic şi să pună o lespede la gura cuptorului. Baba, cânoasă la inimă, de cuvânt; face cum i-a zis stăpânu-său. Cucoşul, cum vede şi astă mare nedreptate, începe a vărsa la apă; şi toarnă el toată apa cea din fântână pe jaratic, până ce stinge focul de tot, şi se răcoreşte cuptoriul; ba încă face ş-o apăraie prin casă, de s-au îndrăcit de ciudă hârca de la bucătărie. Apoi dă o bleandă lespezei de la gura cuptiorului, iesă teafăr şi de-acolo, fuga la fereastra boierului şi începe a trânti cu ciocul în geamuri şi a zice:

Cucurigu ! boieri mari,
Daţi punguţa cu doi bani !

— Măi, că mi-am găsit beleaua cu dihania asta de cucoş, zise boieriul cuprins de mierare. Vezeteu! Ia-l de pe capul meu şi-l zvârle în cireada boilor ş-a vacilor; poate vreun buhaiu înfuriat i-a veni de hac; l-a lua în coarne, şi-om scăpa de supărare.

Vezeteul iarăşi ia cucoşul şi-l zvârle în cireadă! Atunci, bucuria cucoşului! Să-l fi văzut cum înghiţea la buhai, la boi, la vaci şi la viţei; păn-a înghiţit el toată cireada, ş-a făcut un pântece mare, mare cât un munte! Apoi iar vine la fereastră, întinde aripele în dreptul soarelui, de întunecă de tot casa boierului, şi iarăşi începe!

Cucurigu ! boieri mari,
Daţi punguţa cu doi bani !

Boierul, când mai vede şi astă dandanaie, crăpa de ciudă şi nu ştia ce să mai facă, doar va scăpa de cucoş.
Mai stă boierul cât stă pe gânduri, pănă-i vine iarăşi în cap una.

— Am să-l dau în haznaua cu banii; poate va înghiţi la galbeni, i-a sta vreunul în gât, s-a îneca şi-oiu scăpa de dânsul.

Şi, cum zice, umflă cucoşul de-o aripă şi-l zvârle în zahnaua cu banii; căci boieriul acela, de mult bănărit ce avea, nu-i mai ştia numărul. Atunci cucoşul înghite cu lăcomie toţi banii şi lasă toate lăzile pustii. Apoi iesă şi de-acolo, el ştie cum şi pe unde, se duce la fereastra boierului şi iar începe:

Cucurigu ! boieri mari,
Daţi punguţa cu doi bani !

Acum, după toate cele întâmplate, boierul, văzând că n-are ce-i mai face, i-azvârle punguţa. Cucoşul o ia de jos cu bucurie, se duce la treaba lui şi lasă pe boier în pace. Atunci toate paserile din ograda boierească, văzând voinicia cucoşului, s-au luat după dânsul, de ţi se părea că-i o nuntă, şi nu altăceva; iară boierul se uita galiş cum se duceau paserile şi zise oftând:

— Ducă-se şi cobe şi tot, numai bine că am scăpat de belea, că nici lucru curat n-a fost aici!

Cucoşul însă mergea ţanţoş, iar paserile după dânsul, şi merge el cât merge, până ce ajunge acasă la moşneag, şi de pe la poartă începe a cânta: "Cucurigu !!! cucurigu !!!"
Moşneagul, cum aude glasul cucoşului, iesă afară cu bucurie; şi, când îşi aruncă ochii spre poartă, ce să vadă? Cucoşul său era ceva de spăriet! elefantul ţi se părea purice pe lângă acest cucoş; ş-apoi în urma lui veneau cârduri nenumărate de paseri, care de care mai frumoase, mai cucuiete şi mai boghete. Moşneagul, văzând pe cucoşul său aşa de mare şi de greoiu, şi încunjurat de-atâta amar de galiţe, i-a deschis poarta. Atunci cucoşul i-a zis:

 

— Stăpâne, aşterne un ţol aici în mijlocul ogrăzii.

Moşneagul, iute ca un prâsnel, aşterne ţolul. Cucoşul atunci se aşază pe ţol, scutură puternic din aripi şi îndată se umple ograda şi livada moşneagului, pe lângă paseri, şi de cirezi de vite; iară pe ţol toarnă o movilă de galbeni, care strălucea la soare de-ţi lua ochii! Moşneagul, văzând aceste mari bogăţii, nu ştia ce să facă de bucurie, sărutând mereu cucoşul şi dezmerdându-l.
Atunci, iaca şi baba vine nu ştiu de unde; şi, când a văzut unele ca aceste, numa-i sclipeau răutăcioasei ochii în cap şi plesnea de ciudă.

— Moşnege, zise ea ruşinată, dă-mi şi mie nişte galbeni!
— Ba pune-ţi pofta-n cuiu, măi babă! Când ţi-am cerut ouă, ştii ce mi-ai răspuns? Bate acum şi tu găina, să-ţi aducă galbeni; c-aşa am bătut eu cucoşul, ştii tu din a cui pricină... şi iaca ce mi-a adus!

Atunci baba se duce în poiată, găbuieşte găina, o apucă de coadă şi o ia la bătaie, de-ţi venea să-i plângi de milă! Biata găină, cum scapă din mânile babei, fuge pe drumuri. Şi cum mergea pe drum, găseşte şi ea o mărgică ş-o înghite. Apoi răpede se întoarce acasă la babă şi începe de pe la poartă: "Cot, cot, cotcodac !" Baba iesă cu bucurie înaintea găinei. Găina sare peste poartă, trece iute pe lângă babă şi se pune pe cuibariu; şi, după vrun ceas de şedere, sare de pe cuibariu, cotcodocind. Baba atunci se duce cu fuga, să vadă ce i-a făcut găina!... Şi, când se uită în cuibariu, ce să vadă? Găina se ouase o mărgică. Baba, când vede că ş-a bătut găina joc de dânsa, o prinde ş-o bate, ş-o bate, păn-o omoară în bătaie! Şi aşa, baba cea zgârcită şi nebună a rămas de tot săracă, lipită pământului. De-acu a mai mânca şi răbdări prăjite în loc de ouă; că bine şi-a făcut râs de găină şi-a ucis-o fără să-i fie vinovată cu nemica, sărmana!

Moşneagul însă era foarte bogat; el şi-a făcut case mari şi grădini frumoase şi trăia foarte bine; pe babă, de milă, a pus-o găinăriţă, iară pe cucoş îl purta în toate părţile după dânsul, cu salbă de aur la gât şi încălţat cu ciuboţele galbene şi cu pinteni la călcâie, de ţi se părea că-i un irod de cei frumoşi, iară nu cucoş de făcut cu borş.